Гвардии сержант Ирина Одиноких рассказала о работе отдельного медицинского отряда ВДВ
Девиз российских десантников: «Никто, кроме нас!» Это относится не только к «крылатой пехоте», которая, десантируясь, с ходу вступает в бой. Но и к медикам, которые служат в ВДВ. Они всегда на переднем крае. Под обстрелами спасают раненых бойцов, останавливают кровопотерю, ставят капельницы, встают к операционному столу в шлемах и бронежилетах. Одна из героинь — гвардии сержант Ирина Одиноких, операционная сестра хирургического отделения отдельного медицинского аэромобильного отряда Воздушно-десантной дивизии. О работе медицинского десанта она рассказала «МК».
«Сутки не выходили из операционной»
Тот августовский день 2023 года в зоне проведения спецоперации, по воспоминаниям Ирины Одиноких, был таким же напряженным, как и предыдущие дни. В госпиталь привезли 27-летнего бойца, у которого в мягких тканях левой ноги застрял неразорвавшийся снаряд от ручного противотанкового гранатомета РПГ-26.
— В приемное отделение вызвали врача, у парня были ранения нижних конечностей с повреждением крупных сосудов и костей, — рассказывает Ирина. — При этом еще и наложен жгут. Медлить было нельзя. Пока ждали саперов, врачи проконсультировались по телефону со специалистами. Поступила команда надеть бронежилеты.
Все понимали, что в любой момент боеприпас может сдетонировать, уничтожив и десантника, и операционную бригаду.
— В такие минуты страх пропадает, ты полностью сосредотачиваешься на операции. Я всецело доверяла врачу-травматологу, знала, что он настоящий профессионал, очень опытный, с первых дней находится в зоне СВО. Доктор с осторожностью выкрутил снаряд. Рядом с нами за операционным столом стоял еще один молодой человек, он был мобилизованный, ассистировал, помогал врачу. Принял из рук травматолога неразорвавшийся снаряд, отнес его в специальной емкости в безопасное место, а дальше работали уже саперы.
Медики продолжили операцию, сшили поврежденные артерии. Поставили десантнику на ногу специальный аппарат — комплект стержневой военно-полевой (КСВП), который позволяет очень быстро и эффективно фиксировать обломки поврежденных костей. Он похож на аппарат Илизарова, но его можно использовать в полевых условиях. Причем весь процесс репозиции костных обломков идет под контролем рентгеновского аппарата, который помещается в нескольких мобильных кейсах.
— Парень, когда проснулся после наркоза, не поверил своим глазам, что нога спасена, нам удалось наладить кровоток. И после реабилитации он будет ходить.
В такие минуты, как говорит Ирина, она понимала, что выбрала правильную профессию.
За эту операцию с риском для жизни гвардии сержант была награждена орденом Мужества.
Ирина с детства мечтала быть медиком, люди в белых халатах казались ей волшебниками.
— После школы я поступила в медицинский колледж. Уколы училась делать на бабушках и дедушках. Рука, как говорится, не дрожала. Не было и обмороков в «анатомичке». Но было огромное желание учиться дальше, стать операционной медсестрой, ассистировать хирургам.
В медицинский отряд Воздушно-десантной дивизии Ирина попала по совету девчонок-медиков.
— Мы были молодые, пошли служить в армию. Все тогда казалось новым и интересным. Нас спрашивали: «Будете прыгать с парашютом?». Мы, не раздумывая, говорили: «Будем!» — «Пойдете кросс бегать?» — «Пойдем!» Изучали теорию воздушно-десантной подготовки, тактико-технические характеристики оружия…
На счету гвардии сержанта Ирины Одиноких больше тридцати прыжков с парашютом. Она по праву носит тельняшку и голубой берет десантника. Знает, какая это большая ответственность.
— Каждый прыжок для меня как в первый раз. Загорается зеленая лампочка, звучит команда: «Пошел», и мне по-прежнему сложно шагнуть в пустоту…
Ей привычнее стоять на земле, около операционного стола. В армии Ирина уже одиннадцатый год.
По словам Ирины, у них есть свои медицинские модули. Но раскинутые где-то в поле, они могли стать мишенью для националистов и ВСУ, которые постоянно обстреливали медицинские автомобили с красным крестом.
— Мы занимали отдельно стоящие заброшенные здания или корпуса местных больниц. Нам достаточно было получаса, чтобы начать оперировать. Все было отработано до мелочей. У нас было свое оборудование, свой рентгеновский аппарат, своя лаборатория, медикаменты.
Военно-полевая хирургия, по словам нашей собеседницы, отличается от гражданской. Там есть свои особенности. Но неукоснительно одно: соблюдение всех правил асептики и антисептики. Все, что касается раны, должно быть стерильным.
Ирина ассистировала травматологу, готовила стерильный операционный стол, инструменты, шовный и перевязочный материалы.
Санитары на передовой вытаскивали бойцов с поля боя, оказывали им первую помощь. Накладывали жгут, кололи обезболивающее — анальгетик. И дальше пострадавших как можно быстрее старались доставить в госпиталь, к медикам отдельного медицинского отряда.
— В основном у бойцов — осколочные ранения и минно-взрывные. Чаще всего ребята бывают в сознании. Грязную одежду в приемном сортировочном отделении просто разрезают. Важно ведь выиграть время, особенно если наложен жгут. Одновременно записывают данные бойцов, их позывные. И несут сразу к нам на операционный стол. Тут очень важна слаженная работа команды.
— Запомнили первого раненого бойца, которого оперировали?
— Это было в самом начале спецоперации. Первым на операционный стол попал совсем молодой парень. Мы ему спасали конечность, накладывали комплект стержневой военно-полевой. Под контролем рентгена доктор сопоставлял, собирал костные обломки.
За любую конечность, руку или ногу, как говорит наша собеседница, врач борется до конца, делает все возможное, чтобы ее спасти. Чтобы и на дальнейших этапах эвакуации ее можно было сохранить.
Случалось, что в сутки приходилось делать до 30 операций. Самые сложные могли длиться и три часа, и четыре.
— Когда кто-то из бойцов наступал на мину-«лепесток», доктору приходилось собирать конечность по маленьким-маленьким костям.
Ирина делится, что многие бойцы, просыпаясь после наркоза, говорили: «Спасибо, что моя нога на месте». У них в глазах стояли слезы.
— Эти эмоции — настоящие. А сказанные слова дорогого стоят.
«Извлеченные осколки просят отдать на память»
После операции раненых в течение суток стараются перевести в крупные тыловые госпитали.
— Как справиться со всем увиденным и услышанным в эмоциональном плане?
— В зоне спецоперации со временем ко многому привыкаешь, но не скажу, что мне не было страшно. Помню, как одному десантнику пришлось ампутировать ногу. И я расплакалась. Это был практически мальчишка, очень симпатичный, спортивный. К сожалению, не всегда получается быстро довезти бойцов до госпиталя.
Когда начинается операция, как говорит Ирина, уже не до эмоций, надо работать, иметь холодную голову. При ампутации нужно сделать все, чтобы не было дальнейшего заражения.
Бывает, что к ранениям добавляется контузия.
— Бойцы бывают заторможенными, не очень хорошо слышат, у них шум в ушах. Бывает, что непроизвольно кричат. Оказываем им помощь, ставим капельницы.
На первых этапах, как говорит Ирина, они достаточно близко стояли от линии болевого соприкосновения. Операции проводили под минометными обстрелами.
— Сверху летело, бабахало, надевали бронежилеты и работали. Главное было спасти человека, который лежал на операционном столе.
Как говорит Ирина, в зоне спецоперации время течет по-другому. Оно стремительно бежит.
— Ты постоянно ждешь, что кого-то привезут, готовишь стерильный операционный стол, инструменты, салфетки. Когда кому-то из бойцов поможешь, испытываешь неимоверную радость, положительные эмоции.
Оказывали медики помощь и местному населению. В основном к ним обращались люди пожилого возраста. Кому-то просто нужны были таблетки от давления.
Приходилось Ирине спасать и украинских военнослужащих.
— Я — медик, обязана оказывать помощь всем. Это тоже люди, их же не бросишь. Кто-то из них вообще не понимал, где он находится. Мы их спасали, а дальше уже соответствующие органы давали оценку их действиям.
Ирина делится, что за два года в зоне спецоперации они научились с доктором понимать друг друга без слов.
— Я знала, когда нужно подать пинцет, зажим-корнцанг, стерильную салфетку. Держала крючки, если нужно было расширить операционное поле. Но ситуации могут быть разные. Иногда травматолог мог сказать: «Ира, быстрее — «Москит». Это зажим для временной остановки кровотечения. Доктору надо было срочно пережать сосудик.
Любая операционная сестра, как говорит Ирина, должна уметь накладывать швы. Она благодарна доктору, что он научил ее этому.
Часто на головах медиков в госпиталях можно увидеть шапочки с забавным принтом. Там могут быть и божьи коровки, и улыбающиеся лисы.
— Они поднимают настроение раненым, снижают уровень стресса. Надеваем их, чтобы создать психологический комфорт, разрядить обстановку. У меня тоже есть такая шапочка, на ней изображены совушки.
Ирина говорит, что они всячески стараются поддержать раненых.
— Бывает, говорю бойцу: «До свадьбы заживет». В ответ слышу: «Да я уже женат, у меня двое детей». Говорю: «Значит, до свадьбы детей все заживет». Стараемся шутить. И ребята, в каком бы ни были тяжелом состоянии, тоже шутят. Это помогает им держаться. Кто-то стесняется, говорит: «Извините, что я в таком виде, в неглиже, перед вами лежу». Операционный стол есть операционный стол. Туда в одежде не ляжешь.
— Комплименты говорят?
— Бывает, что замечают: «У вас красивые глаза».
У многих бойцов, как говорит Ирина, в нагрудном кармане лежат молитвословы или иконки. Вокруг тела обернуты ленты с молитвой. Обычно на православных молитвенных поясах пишут псалом 90, который известен по своим первым словам «Живый в помощи…».
— Для бойцов это оберег. Все мы ходим под Богом, в окопах атеистов нет. Для кого-то талисман — обручальное кольцо. Чтобы оно не потерялось, мы вешаем его на цепочку рядом с крестиком.
Нередко извлеченный из ран осколок бойцы просят отдать им на память.
— Для них это тоже талисман. Если, конечно, этот осколок можно достать. Есть мелкие осколки, которые мы не трогаем, чтобы не нанести бойцу еще больший вред.
«Счастье видеть, что ребята выздоровели»
На счету гвардии сержанта Ирины Одиноких и врача-травматолога, с кем она работает в паре, сотни спасенных жизней. Они проводили сложнейшие операции, вытаскивали раненых с того света. А в январе этого года медики отдельного медицинского аэромобильного отряда сами едва не погибли.
ВСУ из системы залпового огня HIMARS обстреляли больницу, где в течение многих месяцев оказывали помощь как местному населению, так и военнослужащим.
— Мы проснулись утром от того, что на нас все посыпалось. Люди кричали. Мы смогли выбраться из-под завалов. Как в такие моменты не верить, что Бог спас? Значит, у нас осталась еще миссия на Земле, нужно кому-то помочь.
Первая командировка Ирины в зоне спецоперации продлилась полгода.
— Помню, когда возвращалась домой, ехала по городу, увидела около ночного клуба молодых людей, и первая мысль была: а что они там стоят, они что — не знают, что происходит? Потом уже пришло осознание, что они ведь гражданские люди, а я — военнослужащая, знала куда шла, подписывала контракт. Первые дни немного непривычно было в мирном городе. Постоянно мыслями возвращалась в госпиталь, думала, как там наши врачи и медсестры, сколько им привезли раненых? А если бы я там была, то помогла… Потом уже с головой окуналась в заботы, много времени проводила с дочкой, которой скоро исполнится 9 лет.
Ирина еще несколько раз уезжала «за ленточку». Их медицинский отряд работал на самых тяжелых направлениях. Операционные медсестры в госпиталях крайне необходимы.
— В зоне СВО вам выдают оружие?
— За мной закреплены автомат и пистолет. Они всегда со мной. Но применять оружие в зоне спецоперации мне не приходилось.
— Как родные относятся к вашим командировкам?
— Переживают и родители, и муж, и дочка. Но все понимают, что приказ не обсуждается. Муж у меня тоже служил в ВДВ, был инженером-сапером, сейчас уже на пенсии. Но, как говорится, бывших военных не бывает.
— По видеосвязи не проверяете у дочки уроки?
— Как только пересекаем условную границу, убираем из телефонов российские сим-карты. Связываемся потом с родными по специальному телефону. Несколько раз в неделю удается поговорить с близкими. А уроки у дочки проверяет папа.
Ирина вспоминает, как в начале спецоперации им в госпиталь привезли детей.
— Было очень сложно, там были девочки такого же возраста, как и моя дочь. И мальчишки, которые держались чуточку менее стойко. Эти дети привыкли жить под обстрелами. Говорили, что у них тут и тут болит. И все. А это были осколочные ранения. Проводили операции, спасали ребятишек, потом их отправляли в детские больницы.
За спасение детей Ирине была вручена государственная награда — медаль «За спасение погибавших». Ранее гвардии сержант Ирина Одиноких ездила в командировку в Сирийскую Арабскую Республику. За проявленные отвагу и мужество она была удостоена медали «За воинскую доблесть» второй степени. Еще у нее на мундире есть знак отличия «Георгиевский крест» 4-й степени.
— Что берете с собой в зону СВО?
— Личные вещи. Мама положит иконку, дочка — свой рисунок.
— Не встречали потом кого-то из спасенных бойцов?
— Были мальчишки из нашей дивизии, которых встречала дома. Помню, как один из них, показывая руку, делился: «Смотрите, у меня уже ногтевая фаланга выросла». Это счастье видеть, что ребята выздоровели.
Вполне возможно, что, когда выйдет эта статья, Ирина снова будет в зоне проведения спецоперации.